запах смерти, запах увядания, запах горения, запах разложения, запах гнили, запах тлена, запах, запах, запах–

мечется, мечется, никак не может никуда приткнуться, это какой-то блуждающий огонек? это ветер или неупокоенная душа? конечно, неупокоенная, она ведь еще в здешнем теле теплиться, да никак не вытеплиться оттуда, окаянная, раненая… везде все говорит об одном, и мне это яснее ясного, вот только, только, что делать мне?

кровохлебка разбрасывает вокруг себя камни в сто одиннадцатый раз и закрывает глаза. плещется кровь, еще живая, теплая, тягучая, рану тянет, потому как оттуда вытягивают нити жизни, наматывают на веретена иглу, сберегают за замком из серебра и прячут сундук — это луны, предназначенные ведунье, но которые прожить ей будет суждено в муках или не прожить вовсе. кровохлебка отчаянно молчит, до боли зажмурив глаза. вокруг нее разбросаны тушки выпотрошенных мышей и головы разных птиц; пахнет желчью, металлом, мокрыми камнями, мольбой. плещется небольшой источник глубоко в горах.

отмеченные кровью камни указывают путь.

///

кровохлебка передвигается только ночью, ведь договориться ей удалось лишь с ночной луной. она знает, что до тех пор, пока не встретит предначертанную ей судьбу, тучи будут заволакивать небо и скрывать ее, чтобы та не обнаружила беглянку и не сообщила подыхающей матери о том, что она брошена. та могла наслать на дочь погоню в виде проклятья, если бы узнала об ее уходе раньше времени. оно сожрало бы кровохлебку в ближайшие несколько дней или месяцев. мир благосклонен к юной ведунье, ведь она сполна накормила его и принесла собственную жизнь в жертву — опаснее всего предсказывать будущее, а всего опасней — такое далекое. кровохлебке не жаль годы жизни, отданные во славу сохранения своей веры, кровохлебке вообще слишком редко бывает жаль — как можно о чем-либо жалеть, если дорогу ей указывает луна?

она знает — там, где столкнется белый с черным, она будет в безопасности. она знает — предстоит еще одна жертва. она знает — должна идти, даже если будут сломаны лапы. эта ноша посильна, потому как необходима не ей одной, а всему миру. кровохлебка — инструмент, и на нее возложена ответственность быть исправной. в ней нет ее самой — только вера. этот дом живой, и он не ходит ходуном, в окнах горят свечи, на полах нарисованы круги, а забора нет — лишь соляная черта, через которую не прорвутся злые силы и темные духи.

путь ясен ровно настолько, насколько это позволено: кровохлебка идет, но камни больше не разговаривают с ней. завернутые в кусок кроличьей кожи, они неизменно следуют за ведуньей в ее зубах, и это не прихоть — просыпаясь, кошка снова и снова разбрасывает их вокруг себя. почерневшие от запекшийся на них крови, они более не выстраиваются в понятную гряду, а лишь хаотично скачут друг вокруг друга, будто бесцельно блуждая, будто слепо ступая по краю обрыва. кровохлебка ходит вокруг, высматривает направление, но его нет. туда-сюда, туда-сюда. как если бы стрелка часов шла то вперед, то назад. кровохлебка путается, но доверяет своим видениям в день ритуала и доверяет первоначальному слову каменных костей. сушеная ромашка путешествует вместе с кошкой в ее свертке, но раз в ночь она находит свежую ромашку по пути и съедает лепестки — привлекать удачу кровохлебка сейчас могла только в полевых условиях. вылизывает дочиста недавно резаную лапу, потому что нет времени искать лекарственные травы. слушает, приложив ухо к земле. слушает, держа ухо по ветру. присматривается к движению еловых веток. не охотится, потому как на это тоже нет времени, и голод вовсе не отягощает ее путь. так много обрядов, так много предостережений… кровохлебка чувствовала — это самое важное путешествие в ее жизни, она не должна и не смеет пренебрегать ни одной возможной помощью со стороны луны и вселенной. конечно, она не могла быть жадной — ей и так дано слишком многое, а потому ворожбу кошка проводит самую безопасную, самую легкую, самую дешевую.

спустя несколько ночей пути тучи на небе разошлись, и кровохлебка этому удивилась, если не испугалась. ритуал завещал ей больше времени, а ветер лишь безразлично шелестел среди скал, не давая ответов. кошка сначала металась, но потом вышла из-под укрытия — теперь она была одна. мир явно давал ей понять, что все его подсказки она исчерпала. больше не было смысла прятаться, и дневная, и ночная луна видели ее воочию и оставалось лишь гадать, когда разъяренная ополоумевшая мать совершит свое последнее проклятье. времени было в обрез.

кровохлебка бежала, словно слепая. ритуал стоил слишком многого, но она готова и сейчас платить эту цену. на кону стояло все.

когда в вышине разгляделся размах крыльев коршуна, кошка затаилась среди высоких каменных глыб, покрытых мхом, но двигаться не переставала. она шла по каменному лабиринту, постоянно поднимая голову и прислушиваясь, но, очевидно, птица вела охоту не на нее. в сердце кольнуло догадкой, и кровохлебка поспешила по направлению туда, где, по ее мнению, находилась предполагаемая жертва хищника.

лапы сами бежали по нагретому солнцем граниту, пока не остановились на краю ущелья, служившим укрытием для кровохлебки. далее каменное плато, на котором в отдалении гриф расправлялся с полусъеденным кроликом, несколько совсем маленьких кустарников, а в них–

…черный камень, белый камень. что бы это могло значить? игра света и тени или дня и ночи, игра жизни и смерти или что-то осязаемое, как уголь и как молоко? черный теперь красный, белый теперь красный, но кровь не изменила их сути, и, перекатывая каменные кости в окровавленных лапах, я закрываю глаза, чтобы заглянуть внутрь. я вижу темноту, я вижу хаос, я вижу погоню… вижу железо, янтарь и могилы. вижу ничего, а потом вижу свет.

–черно-белая шкура, судьбою сегодня обещанная ночной луне.

необходима жертва. я заберу эту жизнь себе, ибо как она еще не исполнила свое предназначение. как знать, появилось оно благодаря ритуалу или было всегда, но я заплатила за эту жизнь кровью, и свое я возьму. я лишь рукоять, рукояти нужен клинок, а меч в руке гораздо чего-то большего, чем все мы.

неизвестный кровохлебке кот увлечен охотой на грифа, от которого его скрывали невысокие кустарники, однако упрямо не замечает опасности сверху, от которой кустарники беспечного не укрывали и вовсе. кровохлебка быстро прикинула расстояния между ней и котом, между котом и грифом. успеет ли она добежать до него прежде, чем он бросится в атаку? или прежде чем в атаку бросится коршун? ждать было больше нельзя.

отдавшись на волю судьбы, кровохлебка покинула свое убежище. прижимаясь животом к земле, она бесшумно ворвалась под слабую сень кустарников и взглянула вверх: коршун кружил прямо над ними, готовый броситься камнем в любую секунду. заметил ли он ее? однозначно, однако это было уже неважно.

секунда, две, три. еще несколько десятков, и кровохлебка по-настоящему считала. она петляла между тонкими стеблями, стараясь ставить бесшумно лапы. что грифу не следовало их слышать, что коршуну не стоило догадываться, что к его добыче спешит помощь. пусть думает, что кровохлебка тоже охотится и не замечает его. какая беспечность.

еще не достигнув черно-белой фигуры, кошка тихо зашипела, подражая змее, чтобы испугать и обратить на себя внимание. ее когти впились в землю от напряжения, когда она замерла в отдалении.

— наивная овечка, ты уже мертва, — прошептала кровохлебка, как только на нее воззрились незнакомые глаза, и взмахом хвоста указала на небо, — поспеши за мной, если хочешь вернуться к жизни.

не дожидаясь ответа, ведунья развернулась и все теми же петляющими движениями устремилась к ущелью.

синие взгляды бросались на коршуна, который, казалось, занервничал. он был готов нападать. если бы они бежали быстрее, он бы уже напал, почувствовав, что его заметили и что начинается погоня. гриф тоже поглядывал на соперника, готовый защищать своего кролика, однако котов так и не увидел. еще одна беспечная душа.

коты же достигли ущелья и укрылись среди тесных каменных сводов, когда охотящийся на них хищник уже сложил крылья для пике. увидев, что добыча исчезла из виду и спряталась, птица поднялась ввысь, готовая выжидать.

дневная луна светит в зените и мигает, когда перед ней пролетает коршун; принесена жертва, и сегодня умрет кто-то другой. то, что забрали, должно быть восполнено. русло, по которому текла жизнь, сменило направление и свернуло. это развилка. да, это перекресток — их на развилке двое, только над головами кружит стая ворон, и ритуал, совершенный на берегу источника, на каждом отражается ярким пятном — алый отпечаток прямо посередь груди, да не разверзнется, не склонится голова, больше ничего не поможет, ничего, я пробовала: мать завещала, что сделанного однажды не воротишь. тому подтверждение — гниль, скопившаяся у нее в глазах, в животе и легких, тому подтверждение ее жизнь, превращенная в вечную агонию. она скалит зубы, потому что я так и не спросила. так и не спросила.

зачем?

кровохлебка на вопрос незнакомца отвечает улыбкой, хотя на дне глаз ее и не исчезает холодное мерцание. она прислушивается: к сердцебиению, к шороху лап поверх камня, к скрипу костей и кожи, что на них натягивается; кошка делает шаг вперед и оказывается с черно-белым котом нос к носу: принюхивается, закрывает глаза. нет опасности, есть железо. мокрая земля, кочки, галечный берег реки, снова железо, вода, дно. так легко чувствовать. почему?

а разве не ясно? если бы и я училась так туго, моя мать давно бы скинула меня со скалы и занялась бы моими сестрами, а скорее родила бы еще дочерей и никогда не вспоминала о той, у которой вместо мозгов была термитная труха.

да. это он.

ведунья делает шаг обратно и открывает глаза. улыбка на ее губах остается неизменной, словно бы восковая.

— я искала тебя, — а ты — меня, но не знаешь об этом, ровно как и я не стану об этом говорить. — на крови были связаны наши судьбы.

кровохлебка снова делает шаг вперед, но на этот раз мимо тихогрома. она подходит к самому краю ущелья, выглядывая наружу и долго оценивая траекторию полета коршуна. кружит. выжидает. он терпеливый, зоркий, жестокий. если выбрал, то уже вряд ли откажется от своей цели. и это присуще всем, кто живет здесь — если оказался невнимателен, то за невнимательность поплатишься. если началась охота, то будь тем, кто охотится; если же стал жертвой, то уповай лишь на удачу свою, а удача, как известно, далеко не самый надежный помощник.

— ты беспечен, словно слепой котенок. от тебя пахнет многими. ты из-под гор, либо же с неба, но вовсе не здешний. еще ничего не кончено. мы еще не спаслись.

ее голос был бесчувственен и ровен, однако глаза напряженно следили за темным силуэтом птицы. необходимо было что-то предпринимать, ведь позиция их была совершенно невыгодная: запах крови от разделанного кролика мог привлечь других хищников, для которых двое запертых среди камней котов могли показаться обедом ничуть не меньшим, если не большим. кровохлебка озиралась, ее внимание зацепилось за край крутого с насыпью спуска в некотором отдалении от  них, за которым виднелись кроны кривых сосен. это было похоже на вариант.

осмотревшись еще, кровохлебка пришла к выводу, что есть два пути — обратно на плато и вниз, по спуску. подниматься выше было бы равносильно мгновенной смерти.

кошка задержалась взглядом на верхах недалеких сосен и закрыла глаза, приложила ухо к земле. нет журчания, нет шагов. есть скрип когтей грифа, есть палящее солнце, что прибило книзу воздух и мух. есть холодный ветер, пробирающий до костей. ветер холодил, выгоняя их из-под каменного свода, и кровохлебка серьезно посмотрела на незнакомца.

— верь мне, это было предрешено.

я ныряю в пустоту, я слепая, мои уши глухи, я доверяю: доверься и ты.

кровохлебка больше не раздумывает: приседает на задние острые лапы, складывается пополам и стремительным прыжком отправляет себя в полет под солнечные лучи.

прыжок, снова прыжок. она оказывается у насыпи, когда коршун реагирует на ее передвижения и кричит в вышине, складывает крылья за спиной, чтобы камнем упасть вниз — что ж, это означало только одно: кто-то из них победит. погоня началась. игра за жизнь, которую украли, и которую предстояло еще отвоевать, выгрызть, сберечь. не так-то просто это — водить за нос судьбу, однако ценой большой крови стало возможным.

кровохлебка слышит черно-белые лапы сзади себя и бросается на насыпь: мелкий щебень летит из-под нее, когда она и скатывается, и перепрыгивает, и снова катится, поднимая вокруг столбы пыли, волны шума, и, конечно, их позиция вовсе не самая выгодная — убежав от одного, им, возможно, придется убегать и от других.

каменные осколки вспарывают ее только-только покрывшуюся коркой рану на лапе и забивают ее, точно бесчисленное количество игл, лезвий, шипов; кровью кровохлебка продолжает расплачиваться, но не морщится, потому как насыпь кончается и начинается — подлесок. пыль летит поверх стволов и скудной травы, а коты летят под спасительное укрытие, слыша позади себя смертельное клацанье клювом.

мгновение– удар сердца. 

они успели. об этом сообщает яростный крик коршуна, который чуть не налетел на острые ветви сосен и теперь бесновался, хлопая крыльями и пытаясь продраться сквозь жалкую хвою, однако не мог. кровохлебка несколько секунд смотрит, как совсем недалеко от них опасная птица, почти поймавшая их в свои когти, теперь от бессилия неистовствует и злостно орет, будто бы проклинает. может, это и было проклятье коршуна, может, кровохлебке придется иметь дело с этим проклятьем еще долго, а, может, оно настигнет ее в старости. возможно, за эту кражу ей придется расплатиться одним из сыновей.

кровохлебка смотрит на черно-белого незнакомца на этот раз с потеплевшей улыбкой:

— мы заплатим эту цену позже. сегодня никто из нас не погибнет.

Отредактировано Змееустка (2025-04-02 23:56:17)

невесомость или невыносимость — нечто, возможно, среднее? может, невезучесть, может, неверность, а, может, непокорность; в клекоте обреченного слышатся барабаны, это предреченность, да невыразимость, столько можно было бы сказать, но кровохлебка молчит; ритм грохочет в ушах, словно молот гор бьет по колоколам небес, и так странно видеть смертного, так странно видеть воплощение предсказанной судьбы, так странно знать наперед — когда-то она клялась, что никогда не станет платить за дар предвидения своею кровью, разве что чужой, однако ж не сколдовать так по-настоящему сильной ворожбы; только в жертву себя принося, ты видишь то, что уготовано тебе.

это не скалы, это наковальня, и куется здесь сталь, что вместо жил будет протянута, завязана вместо веревок; мертвые узлы, мачты сосен, каменные судна, это суд, это приговор; кровохлебка обходит незнакомца с монохромной судьбой кругом, будто коршун кружит, оставляет поверх травы кровь из растерзанной насыпью раны, и снова крики, крики, крики — крылатый бес закрывает собою дневную луну, закрывает собою все прежде, чем все открыть и, наконец-то, улететь.

становится легче дышать, но кровохлебка не дышит.

— ловушка не могла быть укрытием от тех, что придут к пиршеству легкомысленного охотника. если ты отыскал кровяной дух, отыскали и другие. с неба же рок не оставил бы то, что высмотрел среди скал: не так-то просто среди них обнаружить мясо и кости вместо камней да песка. — она поясняет на пальцах, хоть для иного в этом и не было бы никакого смысла — невозможно усвоить этот урок из чужих уст, только на собственной шкуре. безымянному же следовало вынести мораль из этого бегства, ему надлежало учиться, и кровохлебка не смела скрывать от него тонкости законов, что правили в здешних ущельях и обрывах. — вскоре ты услышишь лай скверных, поэтому нам не стоит задерживаться здесь.

ведунья уходит прочь, игнорируя вопрос о судьбе и прихрамывая, не оборачивается — ей известно, что лапы несут незнакомца вслед за ней. эта нить, что тянется между, более не разорвется; она прислушивается: тревога нарастает, но остается позади, она больше им не принадлежит — они ушли вовремя. скверные создания, грязномазые шакалы, отнюдь не лунные дети — кровохлебка не выносила их, словно чумных крыс, и травить научилась еще с юности — благо, те жрали без разбору все, что видели, и совсем не гнушались падали. едва ли это помогало от стай, что плодились, будто кролики, но все же оберегало до следующего перехода.

они шли некоторое время по подлеску, кровохлебка постоянно прислушивалась, иногда останавливалась и припадала к земле ухом, иногда замирала, закрывая глаза; у ее пути была однозначная цель, однако была она не к спеху, могла обождать, поэтому вскоре кошка остановилась посреди светлой полянки, и поверх ее тусклой шерсти заиграли солнечные пятна. насыпь давно превратилась в отвесную скалу, сосны стали выше, а сам подлесок — глубже, гуще, хоть и виднелись среди деревьев проблески света, что означало быстрый конец этого зеленого острова.

кровохлебка обернулась к незнакомцу. ей не было никакого смысла его изучать — будто бы все было доподлинно известно, будто бы знала его задолго до рождения обоих, будто бы и не ритуал повязал на лапы обереги из птичьих перьев да конских волос; это странное чувство было ей страннее, чем новая компания, и вместе с тем же роднее, чем старая.

— удача улыбнется тебе здесь скорее, чем видится. ты сможешь исполнить цель, преследуя которую чуть не погиб. я буду здесь, и тебе следует вернуться сюда: есть незавершенное дело, которому необходим конец и покой.

некоторое время она, не моргая, смотрела в глаза напротив своих, затем добавила более будничным тоном:

— съешь лепестки у ромашки, которую встретишь. это поможет.

им предстоял еще некоторый путь, поэтому кошка не хотела отягощать его своими ранами и тем более кровью. в животе тянуло от голода, но она не обращала на это чувство никакого внимания — давным-давно ей было не привыкать обходиться несколько дней кряду без единой крошки во рту. втянутый в ребра живот выдавал в кровохлебке недоедающего, но разве могла ее жизнь быть иной? даже в самые плодоносные времена никто из ее семьи не мог похвастаться полноценным удовлетворением голода: ни мать, ни тетки почти никогда не охотились, она же сама делала это чуть чаще, однако такая выборочная охота все же не могла откормить ее; в основном на охотах пропадал душегуб, но и он едва ли наскребал добычи так, чтобы хоть иногда хватало на всех.

кровохлебка, пока спасенный ею незнакомец отправился на поиски добычи, ради которой он и совершил опасную вылазку в крутые вершины скал, тоже неровным шагом побрела вглубь деревьев, принюхиваясь и прислушиваясь. необходимо было хотя бы обработать рану, из которой по-прежнему сочилась сукровица, дочиста вылизать ее от камней и грязи, чтобы запустился процесс выздоровления, а не нагноения. кошка знала, что ритуальные увечья заживали хуже прочих, а потому за ними необходим был глаз да глаз.

кошка даже не успела пройти первую тройку сосен, как услышала знакомый трепет легкого ветерка и последовала за ним. вскоре воздух наполнился ярким лекарственным ароматом, а кровохлебка склонилась перед густо растущим чабрецом и прижалась лбом к земле:

— будет же небо безоблачным, благо– благодать вам, две сестры дня и ночи.

случайность или судьба? лекарственные свойства чабреца были почти волшебными, а найти его среди гор удавалось лишь изредка.

откусив несколько стеблей пахучего растения, кровохлебка вернулась на полянку и принялась вылизывать лапу. расправилась она с этим быстро, после разжевала до состояния кашицы чабрец и выложила поверх ярко-красного пореза, мгновенно почувствовав некоторое облегчение.