незнакомая дорога введет их сначала вверх, и чернокрон с удовольствием отвлекается на то, чтобы смотреть себе под лапы и удерживать равновесие на подозрительно узких или ненадежных тропках, продолжающих то поднимать их на высоты, то спускать ниже по склонам, будто дразня, что вот-вот за ближайшим хребтом окажется укромная лощина, полная мха, или пестрящая драгоценными цветами поляна.
горлица упражняется в остроумии, вовсю используя самой себе придуманные привилегии — чернокрон фырчит, впрочем, почти заинтригованный встречным предложением: темный, пыльный угол звучит как отличное место завершения не самой интересной воительской карьеры — главное гарантировать, что туда не только никто не заберется, но и не докричится, не домяукается, не докрякается, и вообще...
— никогда не знал, что доживу до дня, когда в нашем клане воительскую службу будет оценивать королева. — чернокрон иронизирует над двояким статусом горлицы с затаенным и злорадным удовольствием, несмотря на очевидные болезненные воспоминания, ненароком вскрывающиеся вместе со сказанным: все те моменты и потери, которые привели их к нынешнему положению дел.
от глазастой наседки не ускользает его естественная реакция на столь щедрые знаки внимания.
— приятно удивлен, как ты усмотрела мое лицо, когда тебя постоянно окружает восторженная толпа. — чернокрон, конечно, утрирует и привирает — скорее это горлица носится то с разведчиками, то со старшими воителями, то со своими детьми, и все пытается везде поспеть, как будто только от её великого ума и блестящих талантов горный клан ещё продолжает существовать, но чернокрон не всевидящее звёздное племя, а всего лишь без пяти минут старик, так что ни на что такое он не претендует.
за приятной и плодотворной беседой они находят каменистую площадку, покрытую растительностью. чернокрон пытливо осматривается, принюхивается, но внимание всё равно ускользает к продолжающей разглагольствовать о его взглядах горлице: чернокрон почти готов не то возмутиться, с чего она решила вообще, что он столько на неё смотрит, не то поехидничать, с каких пор она так жадно ловит каждый его взор, но, прокрутив обе фразы в своей голове, сдаётся и даже не пытается произнести вслух.
— тебя послушать, так скоро солнце и звёзды будут вокруг тебя крутиться. как бы не уже. — чернокрон подбирает другие слова, впрочем, не сильно отойдя от изначального смысла. — так мне молчать или отвечать тебе, птичья королевна? — закатывает глаза, пусть и довольный своим невероятно остроумным замечанием. — с чего тебя вообще волнует, как я на тебя смотрю? или ты у каждого теперь интересуешься, как к тебе относятся, чтобы не рушить светлый образ? — в голос просачивается чрезмерная издёвка; чернокрон сам это понимает, поэтому затыкается и принимается за дело.
он уже знает, что это за чувство им овладевает: бессовестное желание подковырнуть когтем болезненное, поддеть и вспороть не зажившее. посмотреть, как скривится лицо напротив, как потемнеют озерца глазищ, а голос растеряет весёлую звонкость и начнет противно резать слух надломанными нотами.
это можно было бы сделать, не подумав, выбеситься и обоюдно побеситься, вернуться в лагерь с жалким подобием уцелевшего мха, поругаться уже там из-за подстилок и уснуть, борясь за личное пространство (чернокрон — за свое, горлица — за чернокрона), но этого всего не случится, потому что у горлицы на плечах валун ответственности, обязанности и список приказов, которые только она, видите ли, может раздавать направо и налево.
кто такой чернокрон, чтобы мешать её новым королевским будням?
горлица неосторожно предлагает ему высказаться, но это всё равно звучит как указка.
чернокрон запускает когти в мягкий мох, сдирая его с поверхности. переводит, выравнивает дыхание.
— с чего ты решила, что я обязан тебя слушать? — отзывается уже с дозированной нормой насмешки, повернувшись к горлице спиной.
когти с противным скрежетом задевают камень — не произнесенное:
и что ты мне сделаешь, если я откажусь?